«Айн-цвай-драй – выбирай. Айн-цвай-драй – умирай»
Рассказ занял первое место в номинации «Проза» на конкурсе «Русский Stil» (2011 год) в Германии. Вадим разместил его на своей странице.
«К 9 Мая - Дню Победы, Памяти и Скорби», - написал предваряя рассказ. Называется он просто «Считалочка».
Дочитайте эту «считалочку» до конца и вам станет не по себе, дрожь пойдет по телу. Почему? Поймете сами.
Наши крики неслись над рабочим поселком, перекрывая квохтание несушек и вопли котов, решавших территориальные вопросы.
Что он чувствовал, слыша нашу невинно бесчеловечную чушь о разыскиваемых и повешенных? И чувствовал ли вообще что-нибудь, глядя перед собой слезящимися глазами», - так начинается этот рассказ.
«Дед сухощавый, жилистый сидел на скамейке возле ворот и отдыхал. Голова его мелко тряслась. Сколько себя помню, он был такой. Контузия и плен не прошли просто так. Я помню дедовы руки и их нервные пляски. Они тряслись, когда он нес ко рту ложку с супом, всегда заполненную наполовину. Иначе расплещешь. Тряслись, когда он скоблил свою щетину станком с советским лезвием «Нева».
Это зрелище не для слабонервных. Тряслись, когда, после бани он застегивал брюки, никак не мог попасть пуговицей и вполголоса матюкался.
А потом автор рассказа говорит: «У него была своя считалочка. На войне другой счет и другой расчет. И когда весь артиллерийский расчет накрыло танковым снарядом, дед оказался одним из тех, кого фрицы подобрали контуженным. Значит, живой.
И началась игра. Из 36 попавших в плен через полгода осталось трое. Их заставляли работать в нечеловеческих условиях, без еды и теплой одежды. Их заставляли днем рыть окопы и могилы, а ночью босиком выводили на снег и играли в считалочку».
После таких слов хочется остановиться и задуматься: о чем? Хотя бы о том, как поздно мы узнаем о жизни своих близких. Всегда ли нам интересно, что было с дедом до того, как сами еще не появились на свет.
«Айн-цвай-драй – выбирай. Айн-цвай-драй – умирай». Каждого третьего ждала пуля и им же выкопанная могила.
«Ты сегодня второй. Тебе повезло. Иди спать, Иван. Доброй ночи».
Дальше автор рассказа пишет, что деду везло: он был вторым, когда убивали третьих.
«Он оказывался первым, когда в расход пускали вторых. «Чет-нечет, все у нас наперечет». В ту зимнюю ночь их, как всегда, подняли и погнали за барак, на поле.
Ночь, зима, ветер. Судорожно дрожащие люди в сером от времени белье. Ступни деревенели и примерзали к земле. Губы с трудом произносили слова. «Первый» и «второй» еще как-то произносились, а на «третий» - застывшие губы словно во что-то упирались, не желали складываться под нужные звуки.
Вдруг вспомнилось детство, когда продрогший и мелко трясущийся никак не хотел выходить из речки, а отец, посмеиваясь, говорил: «Скажи, тпру!» А синие губы не слушались. Путаница.
Что было дальше в этой истории, не из книг и фильмов взято Вадимом Борисовым.
«Что он чувствовал? И чувствовал ли что-то вообще? Автоматчики стали выволакивать из строя каждого третьего. Все злые, их можно понять – хочется поскорее под одеяло в теплую казарму.
Кто-то выходил сам. Кто-то падал на землю, упирался, извивался под сапогами и прикладами, обнимал негнущимися руками чужие сапоги.
«Лишь бы не туда! Не к краю ямы. Не в страшную толпу обреченных». Он тоже был третьим. «Всё! Всё!». Они идут к нему. «Спаси, Христос!»
Что чувствует человек в такую минуту? Этого мы не узнаем, потому что про такие минуты рассказать бывает уже не кому.
И вдруг стоящий рядом тронул его рукой – остановил. Шепнул: «Ты еще молодой» и шагнул вперед, в руки подходящих автоматчиков».
Я не первый раз читаю этот рассказ Вадима, каждый раз на этом месте останавливаюсь. Точнее, «спотыкаюсь». Мы больше ничего не узнаем об этом человеке, шепнувшем «ты еще молодой». Кто он был? Были ли у него родные, дети – не знаем. Но он – безымянный герой, настоящий. Трудно подобрать слова, чтобы сказать все, что нужно.
И мой дед, тогда еще молодой парень, оказался одним их них», - пишет Вадим Борисов.
«Считалочка» продолжается так: «Прошло время, и все вернулись по домам. Нет, не все. Кто верил и молился. Кто не верил и молился. Кто чудом уцелел. Спасибо тебе, неизвестный солдат, за то, что я появился на свет. Я не знаю, кто мой крестный. Меня крестили в притихшие 60-е годы где-то полуподпольно, чуть ли не на дому».
Заканчивается рассказ так: «О том, что произошло с дедом, я узнал уже совсем взрослым. После того, как его не стало. И это – как удар током. Когда понимание накатывает ночью, сердце отчаянно стучит, и ты, задыхаясь от страха, просыпаешься.
Я не представляю, что должно быть в душе, чтобы отодвинуть выбранного на смерть человека и шагнуть вместо него, шепнув: «Ты еще молодой!»
Умереть за другого. Он сам решил, что кому-то рано, а ему пора. Он смухлевал в этой совсем недетской считалочке «Айн-цвай-драй – выбирай. Айн-цвай-драй – умирай».
Вспоминал и в очередной раз прокручивал свое черно-белое кино о войне? А руки ходили ходуном. И снова ложка супа неполная. И рюмка - только наполовину, сколько ни наливай ее до краев. Вроде бы, живи по максимуму, за себя и за того парня. Но не выходит. Как будто какая-то его половина умерла, и жизнь словно обрезали по пояс. И временами из прошлого приближаются они со своими черными автоматами. И накатывает страх. Парализует волю.
А потом вдруг раз – и отлегло. Это знакомый ангел-хранитель в самое последнее мгновение появился и прикрыл его своим крылом».
Такая получилась «Считалочка». Совсем не детская.
Наверное, эта «Считалочка» могла бы занять свое место в школьной хрестоматии или учебнике. Место рассказ занял бы немного, а вот след в душе он может оставить большой.
